Запи́ски охо́тника — цикл рассказов Ивана Сергеевича Тургенева, печатавшихся в 1847—1851 году в журнале «Современник» и выпущенных отдельным изданием в 1852 году. Три рассказа написаны и присоединены автором к сборнику значительно позже.

История

В 1846 году Николай Некрасов и Иван Панаев начали издавать журнал «Современник»

Несомненный успех, выпавший на долю Тургенева на первых же порах его литературной деятельности, не удовлетворял его: он носил в душе сознание возможности более значительных замыслов — а так как то, что пока выливалось на бумагу, не соответствовало их широте, то он «возымел твёрдое намерение вовсе оставить литературу». Когда, в конце 1846 года Некрасов и Панаев задумали издавать «Современник», Тургенев отыскал у себя, однако, «пустячок», которому и сам автор, и Панаев настолько мало придавали значения, что он был помещен даже не в отделе беллетристики, а в «Смеси» первой книжки 1847 года среди заметок на агрономические, хозяйственные и прочие темы.

Чтобы сделать публику ещё снисходительнее, Панаев к и без того скромному названию очерка «Хорь и Калиныч» прибавил подзаголовок: «Из записок охотника». Публика оказалась более чуткой, чем опытный литератор. К 1847 году демократическое или, как оно тогда называлось, «филантропическое» настроение начинало достигать в лучших литературных кружках высшего своего напряжения. Подготовленная пламенною проповедью Белинского, литературная молодежь проникается новыми духовными течениями; в один, два года целая плеяда будущих знаменитых и просто хороших писателей — Некрасов, Достоевский, Гончаров, Тургенев, Григорович, Дружинин, Плещеев выступают с рядом произведений, производящих коренной переворот в литературе и сразу сообщающих ей то настроение, которое потом получило своё общегосударственное выражение в эпохе великих реформ.

Среди этой литературной молодежи Тургенев занял первое место, потому что направил всю силу своего высокого таланта на самое больное место дореформенной общественности — на крепостное право. Поощренный крупным успехом «Хоря и Калинича», он написал ряд очерков, которые в 1852 году были изданы под общим названием «Записки охотника». Книга имела большое историческое значение. Есть прямые свидетельства о сильном впечатлении, которое она произвела на наследника престола, будущего освободителя крестьян. Обаянию её поддались и некоторые чуткие сферы правящих классов. «Запискам охотника» принадлежит такая же роль в истории освобождения крестьян, как в истории освобождения негров — «Хижине дяди Тома» Бичер-Стоу, но с той разницей, что книга Тургенева несравненно выше в художественном отношении.

Объясняя в своих воспоминаниях, почему он в самом начале 1847 года уехал за границу, где написано большинство очерков «Записок Охотника», Тургенев говорит: «Я не мог дышать одним воздухом, оставаться рядом с тем, что я возненавидел; мне необходимо нужно было удалиться от моего врага за тем, чтобы из самой моей дали сильнее напасть на него. В моих глазах враг этот имел определённый образ, носил известное имя: враг этот был крепостное право. Под этим именем я собрал и сосредоточил всё, против чего я решился бороться до конца — с чем я поклялся никогда не примиряться… Это была моя Аннибаловская клятва».

Категоричность Тургенева, однако, относится только к внутренним мотивам «Записок Охотника», а не к исполнению их. Болезненно-придирчивая цензура 40-х годов XIX века не пропустила бы какой-нибудь яркий «протест», правдивую картину крепостных безобразий. И действительно, непосредственно крепостное право затрагивается в «Записках Охотника» сдержанно и осторожно. «Записки Охотника» — «протест» совсем особого рода, сильный не столько обличением, не столько ненавистью, сколько любовью. Народная жизнь пропущена здесь сквозь призму душевного склада человека из кружка Белинского и Станкевича. Основная черта этого склада — тонкость чувств, преклонение пред красотой и вообще желание возвыситься над «грязной действительностью». Значительная часть народных типов «Записок Охотника» принадлежит к людям такого покроя. Вот романтик Калиныч, оживающий только тогда, когда ему рассказывают о красотах природы — горах, водопадах и т. п.; вот Касьян с Красивой Мечи, от тихой души которого веет чем-то совершенно неземным; вот Яша («Певцы»), пение которого трогает даже посетителей кабака, даже самого кабатчика.

Рядом с натурами глубоко поэтическими, «Записки охотника» выискивают в народе типы величавые. Однодворец Овсяников, богатый крестьянин Хорь (за которого Тургенева уже в 40-х гг. упрекали в идеализации) величественно спокойны, идеально честны и своим «простым, но здравым умом» прекрасно понимают самые сложные общественно-государственные отношения. С каким удивительным спокойствием умирают в очерке «Смерть» лесовщик Максим и мельник Василий; сколько чисто романтической обаятельности в мрачновеличественной фигуре неумолимо честного Бирюка! Из женских народных типов «Записок Охотника» особенного внимания заслуживают Матрена («Каратаев»), Акулина («Свидание») и Лукерья («Живые Мощи»; последний очерк залежался в портфеле Тургенева и увидел свет лишь четверть века спустя, в благотворительном сборнике «Складчина», 1874 год): все они глубоко женственны, способны на высокое самоотречение. И если мы к этим мужским и женским фигурам «Записок охотника» прибавим удивительно симпатичных ребятишек из «Бежина Луга», то получится целая одноцветная галерея лиц, относительно которых никак нельзя сказать, что автор дал тут народную жизнь во всей её совокупности.

С поля народной жизни, на котором растут и крапива, и чертополох, и репейник, автор сорвал только красивые и благоухающие цветы и сделал из них прекрасный букет, благоухание которого было тем сильнее, что представители правящего класса, выведенные в «Записках охотника», поражают своим нравственным безобразием. Господин Зверков («Ермолай и Мельничиха») считает себя человеком очень добрым; его даже коробит, когда крепостная девка с мольбою бросается ему в ноги, потому что по его мнению «человек никогда не должен своё достоинство терять»; но он с глубоким негодованием отказывает этой «неблагодарной» девке в разрешении выйти замуж, потому что его жена останется тогда без хорошей горничной. Гвардейский офицер в отставке Аркадий Павлыч Пеночкин («Бурмистр») устроил свой дом совсем по-английски; за столом у него все великолепно сервировано и выдрессированные лакеи служат превосходно. Но вот один из них подал красное вино не подогретым; изящный европеец нахмурился и, не стесняясь присутствием постороннего лица, приказал «на счёт Фёдора… распорядиться». Мардарий Аполлоныч Стегунов («Два помещика») — тот совсем добряк: идиллически сидит на балконе прекрасным летним вечером и пьёт чай. Вдруг донёсся «до нашего слуха звук мерных и частых ударов». Стегунов «прислушался, кивнул головой, хлебнул, и, ставя блюдечко на стол, произнёс с добрейшей улыбкой и, как бы невольно вторя ударам: чюки-чюки-чюк! чюки-чюк! чюки-чюк!». Оказалось, что наказывают «шалунишку Васю», буфетчика «с большими бакенбардами». Из-за глупейшего каприза злющей барыни («Каратаев») трагически складывается судьба Матрены. Таковы представители помещичьего сословия в «Записках охотника». Если и встречаются между ними порядочные люди, то это или Каратаев, кончающий жизнь трактирным завсегдатаем, или буян Чертопханов, или жалкий приживальщик — Гамлет Щигровского уезда. Конечно, все это делает «Записки охотника» произведением несколько односторонним; но это та замечательная односторонность, которая привела к великим результатам. Содержание «Записок Охотника» во всяком случае, не было надумано — вот почему в душе каждого читателя во всей своей неотразимости вырастало убеждение, что нельзя людей, в которых лучшие стороны человеческой природы воплощены так ярко, лишать самых элементарных человеческих прав.

В художественном отношении «Записки Охотника» вполне соответствуют великой идее, положенной в их основание, и в этой гармонии замысла и формы — главная причина их успеха. Все лучшие качества тургеневского таланта получили здесь яркое выражение. Если сжатость составляет вообще одну из главных особенностей Тургенева, обычно не любившего растекаться мысию по древу, то в «Записках охотника» она доведена до предела. Двумя-тремя штрихами писатель рисует самый сложный характер: назовем для примера хотя бы последние две странички очерка, где душевный облик «Бирюка» получает такое неожиданное освещение. Наряду с энергией страсти, сила впечатления увеличивается общим, удивительно мягким и поэтическим колоритом.

Пейзажная живопись «Записок Охотника» не знает ничего равного себе во всей русской литературе. Из среднерусского пейзажа Тургенев — первооткрывателем — сумел извлечь самые задушевные тона, в одно и то же время и меланхолические, и сладко-бодрящие. Небезосновательно полагать, что Тургенев"Записками охотника" по технике занял одно из первых мест в ряду русских прозаиков. Если Толстой превосходит его широтою охвата, Достоевский — глубиною и оригинальностью, то Тургенева ^{[источник не указан 1272 дня]}можно назвать первым стилистом среднерусской жизни крестьян.

Список рассказов

Окончательный свой состав сборник получил только в издании 1874 года: автор включил в него три новых рассказа, написанных на основе ранних замыслов, в своё время оставшихся нереализованными.

Ниже после названия рассказа указывается в скобках первая публикация.

• Хорь и Калиныч (Современник, 1847, No 1, отд. «Смесь», с. 55-64)
• Ермолай и мельничиха (Современник, 1847, No 5, отд. I, с. 130—141)
• Малиновая вода (Современник, 1848, No2, отд. I, с. 148—157)
• Уездный лекарь (Современник, 1848, No 2, отд. I, с. 157—165)
• Мой сосед Радилов (Современник, 1847, No 5, отд. I, с. 141—148)
• Однодворец Овсянников (Современник, 1847, No 5, отд. I, с. 148—165)
• Льгов (Современник, 1847, No 5, отд. Г, с. 165—176)
• Бежин луг (Современник, 1851, No 2, отд. I, с. 319—338)
• Касьян с Красивой мечи (Современник, 1851, No 3, отд. I, с. 121—140)
• Бурмистр (Современник, 1847, No 10, отд. I, с. 197—209)
• Контора (Современник, 1847, No 10, отд. I, с. 210—226)
• Бирюк (Современник, 1848, No 2, отд. I, с. 166—173)
• Два помещика (Записки охотника. Сочинение Ивана Тургенева. М., 1852. Ч. I—II. С. 21-40)
• Лебедянь (Современник, 1848, No 2, отд. I, с. 173—185)
• Татьяна Борисовна и ее племянник (Современник, 1848, No 2, отд. I, с. 186—197)
• Смерть (Современник, 1848, No 2. отд. I, с. 197—298)
• Певцы (Современник, 1850, No 11, отд. I, с. 97-114)
• Петр Петрович Каратаев (Современник, 1847, No 2, отд. I, с. 197—212)
• Свидание (Современник, 1850, No 11, отд. I, с. 114—122)
• Гамлет Щирговского уезда (Современник, 1849, No 2, отд. I, с. 275—292)
• Чертопханов и Недопюскин (Современник, 1849, No 2, отд. I, с. 292—309)
• Конец Чертопханова (Bестник Eвропы, 1872, No 11, с. 5-46)
• Живые мощи (Складчина. Литературный сборник, составленный из трудов русских литераторов в пользу пострадавших от голода в Самарской губернии. СПб., 1874. — С. 65-79)
• Стучит! (Сочинения И. С. Тургенева (1844—1874). М.: изд. братьев Салаевых, 1874. Ч. I. — С. 509—531)
• Лес и степь (Современник, 1849, No 2, отд. I, с. 309—314)

Известно ещё 17 замыслов Тургенева, относящихся к циклу «Записки охотника», но оставшихся по разным причинам неосуществленными^[1]. Разработку одного из них Тургенев начинал в 1847—1848 гг., сохранились два фрагмента: «Реформатор и русский немец» (6 страниц текста в современном собрании сочинений) и «Русский немец» (1,5 страницы текста)^[2].

В эпоху СССР широко распространены были «детские» издания сборника, куда включались только избранные рассказы (менее половины канонического состава). Текстологический их анализ никогда не проводился. В полном своём составе «Записки охотника» печатались только в собраниях сочинений Тургенева (издававшихся, впрочем, колоссальными тиражами).

Наиболее исправными с точки зрения текстологии являются два советских издания «Записок охотника»:

• Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в двенадцати томах. Т. 4. Записки охотника. 1847—1874. М.: «Наука», 1963.
• Тургенев И. С. Полное собрание сочинений и писем в тридцати томах. Сочинения в двенадцати томах. Издание второе, исправленное и дополненное. Т. 3. Записки охотника. 1847—1874. М.: «Наука», 1979.

Отзывы

«В ней столько жизни и замечательная сила таланта. Редко соединялись в такой степени, в таком полном равновесии два трудно сочетаемых элемента: сочувствие к человечеству и артистическое чувство. С другой стороны, не менее замечательное сочетание самой интимной реальности человеческой жизни и проникновенное понимание природы во всей ее поэзии»^[3]
Ф. И. Тютчев (в письме жене)

Тургенев «зашёл к народу с такой стороны, с какой до него никто ещё не заходил» — В. Г. Белинский.

Примечания