Илья́ Исаа́кович Риссенбе́рг (род. 17 ноября 1947, Харьков, Украинская ССР, СССР) — русский поэт.

Биография

Родился в семье инженера-химика и преподавательницы литературы. Окончил химический факультет Харьковского государственного университета. Работал тренером по шахматам (имеет разряд кандидата в мастера спорта^{[источник не указан 261 день]}), ассистентом преподавателя философии и истории, социальным работником. Ведёт клуб русской поэзии при Харьковском еврейском культурном центре «Бейт Дан». Живёт в Харькове.

Публиковался в журналах «Воздух», «©оюз Писателей», «Дети Ра», «СТЫХ», «Соты», альманахах «Новая Камера хранения»^[≡][≡], «Новый Ковчег», «Двуречье», антологиях «Освобождённый Улисс», «Библейские мотивы в русской лирике ХХ века», «Украина. Русская поэзия. ХХ век». Лонг-листер «Русской премии» (2010)^[1]; шорт-листер премии Андрея Белого (2011)^[2]. Автор стихотворного сборника «Третий из двух» (2011)^[≡], за который был удостоен «Русской премии» в 2012 году^[3][4].

Как символисты воспитали читателя для всего Серебряного века, так теперь Риссенбергу приходится воспитывать читателя для одного себя. Но, возможно, так случается со всяким новым поэтом.

— Елена Донская^[5]

Илья Риссенберг, человек с немецкой фамилией, которую на славянский можно было бы перевести как… ну, скажем, Разрывгора, несколько десятилетий упорно, безоглядно, безотрывно строит в своих стихах пятый восточноевропейский язык <…>.
Именно поэтому туда в качестве строительного материала годится всё — и Даль, и вчерашняя бесплатная газета, и вообще любое славянское, еврейское и тюркское слово. <…>
Язык шевелится, изменяется, проявляется, находит свою парадигматику, определяет свои лексические и синтаксические границы, нащупывает собственные способы словообразования и фразостроения, в том числе связанные с его еврейской природой <…>. И это — ни с чем не сравнимое зрелище; следить за этим — как вживую присутствовать при горообразованье.
Подумайте, сталкивались ли вы когда-нибудь с чем-либо сопоставимо величественным: одинокое, неуклонное, безнадёжное создание целого языка? Языка, для которого нет и не будет народа, языка, у которого нет и не будет продолжения.
Но у которого есть и будет поэзия.

— Олег Юрьев^[6]

<…> у истоков этого сложного, составного, тёмного, а то и невнятного языка Риссенберга, полурусского, полуукраинского, полу-вновь-сотворённого, — стремление не то чтобы даже создать (Риссенберг традиционалист, мы помним), а вновь найти воплощение тому небывалому, нездешнему, невероятному языку, на котором говорит только Полигимния. Да и то не всегда.

— Олег Дарк^[7]

Примечания